Художники Палеха Борис и Калерия Кукулиевы.
Комплект из 24 открыток.
Издательство "Изобразительное искусство", СССР, Москва, 1990 год.

1 часть

Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой.

В толпе могучих сыновей, С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал; Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал. Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином. Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям, Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
Но, страстью пылкой утомленный, Не ест, не пьет Руслан влюбленный;
На друга милого глядит, Вздыхает, сердится, горит
И, щипля ус от нетерпенья, Считает каждые мгновенья.
В унынье, с пасмурным челом, За шумным, свадебным столом
Сидят три витязя младые; Безмолвны, за ковшом пустым,
Забыты кубки круговые, И брашна неприятны им;
Не слышат вещего Баяна; Потупили смущенный взгляд:
То три соперника Руслана; В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Один — Рогдай, воитель смелый, Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей; Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный, Но воин скромный средь мечей;
Последний, полный страстной думы, Младой хазарский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы, И пир веселый им не в пир.

А.С.Пушкин. «Руслан и Людмила».

Жених в восторге, в упоенье: Ласкает он в воображенье
Стыдливой девы красоту; Но с тайным, грустным умиленьем
Великий князь благословеньем Дарует юную чету.
И вот невесту молодую Ведут на брачную постель;
Огни погасли... и ночную Лампаду зажигает Лель.
Свершились милые надежды, Любви готовятся дары;
Падут ревнивые одежды На цареградские ковры...
Вы слышите ль влюбленный шепот, И поцелуев сладкий звук,
И прерывающийся ропот Последней робости?.. Супруг
Восторги чувствует заране; И вот они настали... Вдруг
Гром грянул, свет блеснул в тумане, Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом всё смерклось, всё дрожит, И замерла душа в Руслане...
Всё смолкло. В грозной тишине Раздался дважды голос странный,
И кто-то в дымной глубине Взвился чернее мглы туманной...
И снова терем пуст и тих; Встает испуганный жених,
С лица катится пот остылый; Трепеща, хладною рукой
Он вопрошает мрак немой... О горе: нет подруги милой!
Хватает воздух он пустой; Людмилы нет во тьме густой,
Похищена безвестной силой. Ах, если мученик любви
Страдает страстью безнадежно, Хоть грустно жить, друзья мои,
Однако жить еще возможно. Но после долгих, долгих лет
Обнять влюбленную подругу, Желаний, слез, тоски предмет,
И вдруг минутную супругу Навек утратить... о друзья,
Конечно лучше б умер я! Однако жив Руслан несчастный.

До утра юная княжна Лежала, тягостным забвеньем,

Как будто страшным сновиденьем, Объята — наконец она
Очнулась, пламенным волненьем И смутным ужасом полна;
Душой летит за наслажденьем, Кого-то ищет с упоеньем;
«Где ж милый, — шепчет, — где супруг?» Зовет и помертвела вдруг.
Глядит с боязнию вокруг. Людмила, где твоя светлица?
Лежит несчастная девица Среди подушек пуховых,
Под гордой сенью балдахина; Завесы, пышная перина
В кистях, в узорах дорогих; Повсюду ткани парчевые;
Играют яхонты, как жар; Кругом курильницы златые
Подъемлют ароматный пар; Довольно... благо мне не надо
Описывать волшебный дом: Уже давно Шехеразада
Меня предупредила в том. Но светлый терем не отрада,
Когда не видим друга в нем. Три девы, красоты чудесной,
В одежде легкой и прелестной Княжне явились, подошли
И поклонились до земли. Тогда неслышными шагами
Одна поближе подошла; Княжне воздушными перстами
Златую косу заплела С искусством, в наши дни не новым,
И обвила венцом перловым Окружность бледного чела.
За нею, скромно взор склоняя, Потом приближилась другая;
Лазурный, пышный сарафан Одел Людмилы стройный стан;
Покрылись кудри золотые, И грудь, и плечи молодые
Фатой, прозрачной, как туман. Покров завистливый лобзает
Красы, достойные небес, И обувь легкая сжимает
Две ножки, чудо из чудес. Княжне последняя девица
Жемчужный пояс подает. Меж тем незримая певица
Веселы песни ей поет. Увы, ни камни ожерелья,
Ни сарафан, ни перлов ряд, Ни песни лести и веселья
Ее души не веселят; Напрасно зеркало рисует
Ее красы, ее наряд: Потупя неподвижный взгляд, Она молчит, она тоскует.

Три девы вмиг опять явились И вкруг нее засуетились,
Чтоб на ночь пышный снять убор; Но их унылый, смутный взор
И принужденное молчанье Являли втайне состраданье
И немощный судьбам укор. Но поспешим: рукой их нежной
Раздета сонная княжна; Прелестна прелестью небрежной,
В одной сорочке белоснежной Ложится почивать она.
Со вздохом девы поклонились, Скорей как можно удалились
И тихо притворили дверь. Что ж наша пленница теперь!
Дрожит как лист, дохнуть не смеет; Хладеют перси, взор темнеет;
Мгновенный сон от глаз бежит; Не спит, удвоила вниманье,
Недвижно в темноту глядит... Всё мрачно, мертвое молчанье!
Лишь сердца слышит трепетанье... И мнится... шепчет тишина,
Идут — идут к ее постели; В подушки прячется княжна —
И вдруг... о страх!.. и в самом деле Раздался шум; озарена
Мгновенным блеском тьма ночная, Мгновенно дверь отворена;
Безмолвно, гордо выступая, Нагими саблями сверкая,
Арапов длинный ряд идет Попарно, чинно, сколь возможно,
И на подушках осторожно Седую бороду несет;
И входит с важностью за нею, Подъяв величественно шею,
Горбатый карлик из дверей: Его-то голове обритой,
Высоким колпаком покрытой, Принадлежала борода.
Уж он приближился: тогда Княжна с постели соскочила,
Седого карлу за колпак Рукою быстрой ухватила,
Дрожащий занесла кулак И в страхе завизжала так,
Что всех арапов оглушила. Трепеща, скорчился бедняк,
Княжны испуганной бледнее; Зажавши уши поскорее,
Хотел бежать, но в бороде Запутался, упал и бьется;
Встает, упал; в такой беде Арапов черный рой мятется;
Шумят, толкаются, бегут, Хватают колдуна в охапку
И вон распутывать несут, Оставя у Людмилы шапку.

Но что-то добрый витязь наш?  При свете трепетном луны
Сразились витязи жестоко; Сердца их гневом стеснены,
Уж копья брошены далеко, Уже мечи раздроблены,
Кольчуги кровию покрыты, Щиты трещат, в куски разбиты...
Они схватились на конях; Взрывая к небу черный прах,
Под ними борзы кони бьются; Борцы, недвижно сплетены,
Друг друга стиснув, остаются, Как бы к седлу пригвождены;
Их члены злобой сведены; Переплелись и костенеют;
По жилам быстрый огнь бежит; На вражьей груди грудь дрожит —
И вот колеблются, слабеют — Кому-то пасть... вдруг витязь мой,
Вскипев, железною рукой С седла наездника срывает,
Подъемлет, держит над собой И в волны с берега бросает.
«Погибни! — грозно восклицает; — Умри, завистник злобный мой!»
Ты догадался, мой читатель, С кем бился доблестный Руслан:
То был кровавых битв искатель, Рогдай, надежда киевлян,
Людмилы мрачный обожатель. Он вдоль днепровских берегов
Искал соперника следов; Нашел, настиг, но прежня сила
Питомцу битвы изменила, И Руси древний удалец
В пустыне свой нашел конец. И слышно было, что Рогдая
Тех вод русалка молодая На хладны перси приняла
И, жадно витязя лобзая, На дно со смехом увлекла,
И долго после, ночью темной Бродя близ тихих берегов,
Богатыря призрак огромный Пугал пустынных рыбаков.

Уж утро хладное сияло На темени полнощных гор;
Но в дивном замке всё молчало. В досаде скрытой Черномор,
Без шапки, в утреннем халате, Зевал сердито на кровати.
Вокруг брады его седой Рабы толпились молчаливы,
И нежно гребень костяной Расчесывал ее извивы;
Меж тем, для пользы и красы, На бесконечные усы
Лились восточны ароматы, И кудри хитрые вились;
Как вдруг, откуда ни возьмись, В окно влетает змий крылатый;
Гремя железной чешуей, Он в кольца быстрые согнулся
И вдруг Наиной обернулся Пред изумленною толпой.
«Приветствую тебя, — сказала, —    Собрат, издавна чтимый мной!
Досель я Черномора знала Одною громкою молвой;
Но тайный рок соединяет Теперь нас общею враждой;
Тебе опасность угрожает, Нависла туча над тобой;
И голос оскорбленной чести Меня к отмщению зовет».
Со взором, полным хитрой лести, Ей карла руку подает,
Вещая: «Дивная Наина! Мне драгоценен твой союз.
Мы посрамим коварство Финна; Но мрачных козней не боюсь:
Противник слабый мне не страшен;      Узнай чудесный жребий мой:
Сей благодатной бородой Недаром Черномор украшен.
Доколь власов ее седых Враждебный меч не перерубит,
Никто из витязей лихих, Никто из смертных не погубит
Малейших замыслов моих;  Моею будет век Людмила,
Руслан же гробу обречен!» И мрачно ведьма повторила:
«Погибнет он! погибнет он!»  Потом три раза прошипела,
Три раза топнула ногой  И черным змием улетела.

Навстречу утренним лучам   Постель оставила Людмила
И взор невольный обратила      К высоким, чистым зеркалам;
Невольно кудри золотые     С лилейных плеч приподняла;
Невольно волосы густые    Рукой небрежной заплела;
Свои вчерашние наряды     Нечаянно в углу нашла;
Вздохнув, оделась и с досады            Тихонько плакать начала;
Однако с верного стекла,  Вздыхая, не сводила взора,
И девице пришло на ум,  В волненье своенравных дум,
Примерить шапку Черномора.  Всё тихо, никого здесь нет;
Никто на девушку не взглянет...    А девушке в семнадцать лет
Какая шапка не пристанет!  Рядиться никогда не лень!
Людмила шапкой завертела;  На брови, прямо, набекрень
И задом наперед надела. И что ж? о чудо старых дней!
Людмила в зеркале пропала;  Перевернула — перед ней
Людмила прежняя предстала; Назад надела — снова нет;
Сняла — и в зеркале! «Прекрасно!    Добро, колдун, добро, мой свет!
Теперь мне здесь уж безопасно; Теперь избавлюсь от хлопот!»
И шапку старого злодея     Княжна, от радости краснея,
Надела задом наперед.

Но возвратимся же к герою. Не стыдно ль заниматься нам
Так долго шапкой, бородою, Руслана поруча судьбам?
Свершив с Рогдаем бой жестокий,  Проехал он дремучий лес;
Пред ним открылся дол широкий При блеске утренних небес.
Трепещет витязь поневоле:   Он видит старой битвы поле.
Уж побледнел закат румяный  Над усыпленною землей;
Дымятся синие туманы, И всходит месяц золотой;
Померкла степь. Тропою темной  Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман  Вдали чернеет холм огромный,
И что-то страшное храпит. Он ближе к холму, ближе — слышит:
Чудесный холм как будто дышит. Руслан внимает и глядит
Бестрепетно, с покойным духом; Но, шевеля пугливым ухом,
Конь упирается, дрожит, Трясет упрямой головою,
И грива дыбом поднялась. Вдруг холм, безоблачной луною
В тумане бледно озарясь, Яснеет; смотрит храбрый князь —
И чудо видит пред собою. Найду ли краски и слова?
Пред ним живая голова. Огромны очи сном объяты;
Храпит, качая шлем пернатый, И перья в тёмной высоте,
Как тени, ходят развеваясь, В своей ужасной красоте
Над мрачной степью возвышаясь...

И дни бегут; желтеют нивы;  С дерев спадает дряхлый лист;
В лесах осенний ветра свист  Певиц пернатых заглушает;
Тяжелый, пасмурный туман  Нагие холмы обвивает;
Зима приближилась — Руслан  Свой путь отважно продолжает
На дальный север; с каждым днем  Преграды новые встречает:
То бьется он с богатырем,  То с ведьмою, то с великаном,
То лунной ночью видит он,  Как будто сквозь волшебный сон,
Окружены седым туманом,  Русалки, тихо на ветвях
Качаясь, витязя младого  С улыбкой хитрой на устах
Манят, не говоря ни слова...  Но, тайным промыслом храним,
Бесстрашный витязь невредим;  В его душе желанье дремлет,
Он их не видит, им не внемлет,  Одна Людмила всюду с ним.
Но между тем, никем не зрима,  От нападений колдуна
Волшебной шапкою хранима,  Что делает моя княжна,
Моя прекрасная Людмила?  Она, безмолвна и уныла,
Одна гуляет по садам, О друге мыслит и вздыхает,
Иль, волю дав своим мечтам,  К родимым киевским полям
В забвенье сердца улетает;  Отца и братьев обнимает,
Подружек видит молодых  И старых мамушек своих —
Забыты плен и разлученье!  Но вскоре бедная княжна
Свое теряет заблужденье  И вновь уныла и одна.

Рабы влюбленного злодея, И день и ночь, сидеть не смея,
Меж тем по замку, по садам  Прелестной пленницы искали,
Метались, громко призывали,  Однако всё по пустякам.
Людмила ими забавлялась:  В волшебных рощах иногда
Без шапки вдруг она являлась И кликала: «Сюда, сюда!»
И все бросались к ней толпою;  Но в сторону — незрима вдруг —
Она неслышною стопою  От хищных убегала рук.
Везде всечасно замечали  Ее минутные следы:
То позлащенные плоды  На шумных ветвях исчезали,
То капли ключевой воды  На луг измятый упадали:
Тогда наверно в замке знали,  Что пьет иль кушает княжна.
На ветвях кедра иль березы  Скрываясь по ночам, она
Минутного искала сна —  Но только проливала слезы,
Звала супруга и покой,  Томилась грустью и зевотой,
И редко, редко пред зарей, Склонясь ко древу головой,
Дремала тонкою дремотой; Едва редела ночи мгла,
Людмила к водопаду шла Умыться хладною струею:
Сам карла утренней порою  Однажды видел из палат,
Как под невидимой рукою Плескал и брызгал водопад.
С своей обычною тоскою До новой ночи, здесь и там,
Она бродила по садам:  Нередко под вечер слыхали
Ее приятный голосок; Нередко в рощах поднимали
Иль ею брошенный венок, Или клочки персидской шали,
Или заплаканный платок.

Отсюда http://fotki.yandex.ru/users/kimmarkir/view/477494/?page=1