Как прекрасен твой крик, дарящий мне твое молчание...

"Кто не совершал это захватывающее путешествие в свое прошлое, давно и безвозвратно ушедшее? Чья мысль не извлекала вспышкой света эпизоды, людей, пейзажи, запахи, восторги и иллюзии из утерянного навсегда времени? Когда память предлагает мне совершить такое путешествие, я с благодарной радостью принимаю его. И чем больше я погружаюсь вглубь своих воспоминаний, тем менее внятным становятся звуки "живущих на поверхности" и шумы суетного дня. И там далеко под наплостованиями прожитых лет, я переживаю чудесные встречи. И переживаю их как абсолютную и единственную реальность" - Борис Заборов

В 20-м округе Парижа, в маленьком переулке со смешным названием Куриный тупик, за ажурной металлической калиткой скрывается в просторном саду мастерская Бориса Заборова. Фасад дома цвета тосканской терракоты, высокие окна, потолки с верхним светом. С первого взгляда, по еще не завершенным холстам, узнаешь автора. Спутать Заборова с другим художником невозможно. Его творчество, построенное на живописной интерпретации старых студийных фотографий. "Сегодня искусство потеряло человека, – как-то заметил художник. – Как у Чехова – "...а человека забыли". Но именно человек находится в центре внимания в живописи Заборова.

Живописец, график, скульптор, театральный художник - Борис Абрамович Заборов родился в 1935 году в Минске. Сын художника Абрама Заборова. Почетный академик Российской Академии художеств (Москва-Санкт-Петербург), кавалер Ордена «Искусство и Литература» Французской республики. Сейчас работы художника выставляются в Париже, Токио, Нью-Йорке.

"Отцу я обязан тем, что стал художником. Проблема выбора профессии мне не была знакома. С тех пор как помню себя — рисую. И это продолжается без малого 50 лет. С момента моего рождения я очутился в атмосфере мастерской художника, моего отца - Абрама Заборова.

...Ничто не ориентирует меня так точно во времени и в ощущениях, как запахи. Запах масляной краски и льняного холста - это мой отец. Этот запах волнует и тревожит меня всю жизнь, вызывая вереницу воспоминаний. Отцу я обязан всем, что есть во мне хорошего, и тем, что стал художником. Меня не успело утомить детство. Оно оборвалось быстро, вдруг. Мне было 6 лет, когда началась война. Я быстро повзрослел.
Сколько должно было произойти - иногда удивительных и странных, но в конечном счете счастливых жизненных пересечений, чтобы выжить. Погибнуть было легче, чем остаться в живых. Это могло произойти в нацистском концлагере, где погибла вся семья моей матери. Это должно было произойти под пулями немецкого «мессершмита», на бреющем полете расстреливающего платформу товарного поезда, набитую беженцами. Это казалось неизбежным, когда тихоходный газик, в котором были мама с сестрой, мой младший брат, я и архив какого-то областного военкомата, встретился на проселочной дороге с немецким танком. И позже — еще много раз, от болезней, от голода... Это время зафиксировалось в моей памяти тревогой, ожиданием опасности и постоянной деятельностью. В первый же год после окончания войны наша семья вернулась в Минск.

Окончив Минское художественное училище в 1953 году, я, подобно молодому д’Артаньяну, обуреваемый тщеславными мечтами, бросился в Петербург. Я успел к приемным экзаменам в Академию художеств. Экзамены провалил, но остался в подготовительном классе при Академии и на следующий год, выдержав конкурс, стал студентом 1-го курса. Все так счастливо сошлось: возраст, студенчество и, наконец, сам город, прекрасный и непостижимый. Вообще, период учебы в Академии был праздником - беззаботно счастливым. Автономия территории, которая включала в себя студенческое общежитие, академический сад и главный корпус, выходящий фасадом к Неве, - все вместе создавало ощущение привилегированности, что, оказывается, совершенно не вредит психологическому здоровью.

По давнишней традиции Академии художеств по окончании второго года обучения студенты проводят летнюю практику в Крыму. Меньше всего эти крымские каникулы имели отношение к моей палитре, но жизнь мою переменили фатально.

Однажды утром на тропинке, ведущей к морю, я встретил девушку - красивую, тонкую, бронзовую, которой суждено было стать моей супругой. Если бы в те времена какой-либо прорицатель сказал, что я оставлю не по своей воле Петербург, Академию, - я счел бы его сумасшедшим. Но произошло именно так. Девушка училась в Москве. Только что встретив, я не хотел ее потерять. Осенью того же года я стал студентом Московского художественного института им. Сурикова, который и окончил в 1961 году.

В конце 1961 года я вернулся в свой родной город Минск и сразу получил несколько предложений от издательств проиллюстрировать литературу.

Моя жизненная стратегия была ясной - стать художником, писать картины. Живопись давала удовлетворение, но не приносила денег. Книжная графика кормила, но со временем становилась все более ненавистной. Все мои попытки раздвоить самого себя были тщетными. Нарастало отчаяние и, наконец, тревога безвозвратно потерять самого себя.

Так в мае 1981 года я оказался на перроне Северного вокзала в Париже.

С первых минут встречи с реальным Парижем на перроне Северного вокзала я почувствовал, что не столько этот город для меня чужой, сколько я ему чужд.

Я - непрошеный гость на чужой территории. Собственно, с какой стати я мог себя чувствовать "своим" в городе, где не было моего детства и юности, где, иначе говоря, не было того периода личной истории, который порождает в нас чувство причастности.

В это тревожное время в моих глазах, словно застланных туманом, Париж терял свои очертания - как изображение на недопроявленной фотографии. И, напротив, прошлое стало единственной реальностью, чувственной, ясной и осязаемой: я бродил часами по его просторам, по дорогам молодости...

Перелом в ситуации произошел при разборке привезенного с собой архива. Случайно наткнулся на забытые папки с коллекцией старинных фотографий. Среди них были семейные, но в основном - случайные, которые долго собирал: портретные, групповые, пейзажные. Мой остановившийся взгляд, пройдя сквозь плоскость изображения, ушел за раму фотографии, как в настежь открытое окно, в безграничное пространство воспоминаний...

Шум Парижа за окном перестал быть слышен, но слуху открылись далекие шелесты прошедших лет. Это неожиданно новое понимание воззвало к жизни.

Эти безымянные люди стали героями моих картин и определили смысл, содержание и художественную идею моего творчества. Я растворяю их в моей живописи и доступными мне художественными средствами предлагаю им новую жизнь, идентификацию.

Всякий раз, открывая потайную дверцу в этот безмолвный мир, я встречаюсь с устремленными на меня глазами. В них - выражение странного ожидания и укора, которые волнуют и тревожат меня. В сосредоточенном и внимательном взгляде я чувствую призыв к диалогу. И я принимаю вызов.

Непоправимое одиночество безымянного персонажа, которое я чувствую, глядя на старую фотографию, сродни состоянию человека в современном мире, в котором невероятный прогресс в области коммуникаций оставил еще в большем одиночестве отдельного человека.
Поэтому объяснима моя привязанность к статичной композиции. Портрет "в упор" в пространстве, не загруженном аксессуарами. Чем больше "пустоты" вокруг персонажа, тем многозначительнее его воздействие. Только находясь в центре, изображаемый объект может двигаться по двум векторам - в глубину пространства картины и от нее - в глубину нашей памяти, наших воспоминаний. Только при такой композиции глаза персонажа находят самый короткий, порой магнетический контакт с глазами "собеседника" - фотографа в прошлом, художника - в настоящем, зрителя - в будущем.

Слепая

Женщина со стулом

Молодой человек в кресле

Мужчина с цветочным горшком

Моряк

Молодой человек со шляпой

Молитва

Мальчик в красной шляпе

Мальчик с цветком

Лошадь

Женщина у окна

Вход в баню

Женщина с собачкой

Его Живопись завораживает - пожалуй, это наиболее точное слово. Когда собирала материал про художника, пыталась сформулировать свои впечатления и ни как не могла найти точные слова, постоянно в сознании прыгало слово "человечное" и тут попалось статья:

"Когда я прихожу к нему в парижскую мастерскую, каждый раз попадаю под загадочную власть его холстов. И каждый раз я ухожу, слегка обалдевший, в голове туман, каждый раз пытаюсь найти слова, определить, в чем секрет этой ворожбы, колдовства. Проходит день-два, и я раздражаюсь, потому что найти внятное объяснение не удается - там прячется тайна, она безотказно воздействует на глаз и на душу, но от разума ускользает.

Последний раз это была "Собака". На большом вертикальном холсте сидит в луже под дождем бездомная собака и смотрит на вас - вот и весь сюжет, больше ничего, но, как всегда у Заборова, огромный фон живет и дышит живописными подробностями.

При взгляде на эту собаку вспоминается Чехов. Нет, не Каштанка, а чеховский взгляд на жизнь людей - трезвый, незамутненный, лишенный иллюзий и сантиментов, глубоко сознающий жестокость и несправедливость жизни. Я стою перед холстом как дурак, вглядываюсь, не могу оторваться от мудреных, но таких убедительных переливов желтого, серого, черного, белого, чувствую себя этой собакой и не понимаю, отчего вместе с наслаждением растет в горле ком.

Один из главных секретов Заборова - этот проникающий в душу взгляд, шокирующая конкретность персонажа на полотне. Другая тайна холстов Заборова - волшебный фон. Могу только вообразить, каких трудов и мучительных поисков требует каждый раз создание этого фона - Заборов не повторяется. Ты рассмотрел персонажа, а дальше ты стоишь и вглядываешься в ту часть полотна, где ничего на изображено, только сочетание прихотливых мазков, пятен, цвет как правило, приглушен, он что-то обозначает. Что? Почему этот тщательно организованный цветовой хаос притягивает? Каким образом он держит картину?

Это причудливое пространство цвета - время, в котором жили, любили и страдали люди с холстов Заборова, время, которое поглотило их. Возможно ли воплотить на полотне текучую реальность времени? Оказывается, можно. Человек во времени - это и есть неувядающий сюжет живописи Заборова, он находит в нем все новые грани, каждый раз по-новому раскрывая неповторимую хрупкость человека. Оттуда, из тьмы небытия он извлекает лики давно ушедших и в каком-то смысле дает им новую жизнь среди нас, живых".

Японка

"Автопортрет с моделью" написанная в 1998 году, ныне выставлена в престижном "коридоре Вазари" галереи Уффици

Картина Заборова пополнила коллекцию из 1650 автопортретов, которую в Уффици начали собирать в XVII веке по распоряжению кардинала Леопольдо Медичи. Как объясняет художник, первая часть - непосредственно автопортрет, с которого автор смотрит на зрителя, отражаясь в зеркале, абсолютно реален. Вторая часть - обнаженная модель, персонаж ускользающий, освещенный внутренним светом.

Женщина с ангелом на плече

Девушка в саду

Девушка в пространстве

"...Много старых фотографий хранится в архиве его памяти. Руки, застывшие на коленях, или локоть, облокотившийся о столик, на котором вечная вазочка с цветами. Время отложило свой след на людях и на их мечтательных взглядах в воздухе, который сделался запыленным от времени и старой печати. Желтоватая вуаль, почти прозрачная, просит приподнять ее твоим воображением, чтобы дотронуться реально до этих присутствий и ушедших далеких миров..." Тонино Гуэрра

музыка:Yann Tiersen - La Vaille